сти, по определению, не индивидуальной, а совместной, социальной по своей сущности, если не по внешней форме. Как писал еще в 1922 году С. Л. Рубинштейн, «субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется, он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть...».

Пусть мы вслед за Толстым будем искать Бога в человеке. Но тогда придется согласиться с тем, что этот процесс, по определению, бесконечен (то есть найти Бога в себе принципиально невозможно), потому что человек не остается тем же самым — он меняется, он развивается вместе с развитием его отношений к миру и как следствие этого последнего. Возможны два других логических выхода — или это развитие не распространяется на «решение нравственных проблем», на поиск в себе подлинного человека, а в жизни ее потаенного смысла, но это, безусловно, не так — порукой тому историческая психология, да и просто история философии и этики. Или Бог развивается вместе с человечеством, и каждое поколение будет искать и, может быть, находить своего Бога, будет по-новому видеть смысл жизни. Но это попахивает ересью, с точки зрения ортодоксального (и не только православного) христианства.

«Остальное» не остальное, а главное — во всяком случае в плане развития. Деятельность и личность как ее момент никогда не «приложатся» к самопознанию — дело обстоит как раз наоборот. Даже если, по Толстому, действует в человеке «не он, а Бог», Бог сначала действует и лишь как следствие этого открывает в человеке человеческое.

Во-вторых, потому, что подход, заявленный Б. С. Братусем, отрицает подлинную субъектность, самоценность человека. Ведь вся жизнь, если верить автору, есть «прояснение, выявление запечатленного в человеке образа». Ни о каком саморазвитии личности здесь не может быть и речи. И критика автором идеи самоактуализации личности очень характерна — она сводится как раз к тому, что начисто противоречит логике самой этой идеи, а именно к обвинению ее в приспособлении личности к миру. Мне кажется, что Б. С. Братусь (вместе с Толстым — смотрите его известную статью «Прогресс и определение образования») здесь погрешил опять-таки против историзма. И прежде

стр 133

стр 130|оглавление|стр 131|стр 132|стр 133|стр 134

сывалось в обновленное видение им мира и человека, — все это делает Толстого благодарным объектом не только для тех, кто профессионально занимается морально-этическими проблемами (подобных публикаций немало), но и для других специалистов-гуманитариев, в особенности психологов. И когда об уроках Толстого пишет такой высококвалифицированный и самобытный психолог, как Б. С. Братусь, не может не получиться интересная работа, заставляющая задумываться не только о самом Толстом, но и о судьбах сегодняшней психологии.

Причин этого полемического отклика на статью Братусядве. Одна лежит в самом ее тексте, другая — в том, что в этом тексте отсутствует, но, как мне кажется, должно было в нее войти.

Цитируя мысль Толстого, что личность скрывает в человеке Бога, Б. С.Братусь полагает, что «современная психология до этого уровня просто не доходит» (с. 122). Он обрушивается на психоанализ как копание в себе, на бихевиоризм как систему манипулирования, даже на вдею самоактуализации как стремление сделать личность самодовлеющей, беспроблемной, приспособленной к миру. «Ищите царство Божие в вас, а остальное приложится», — сказано в Евангелии. «Мы же ищем «остальное», полагая, что царство Божие в нас, мир и покой души приложатся. Вспомним толстовское — люди только думают, что воюют, торгуют, строят; главное, что они делают, — это решают нравственные проблемы, это и есть главное дело человечества. Мы же все перевернули...» (с. 123).

Итак, решение нравственных проблем есть основное содержание душевной жизни человека. Все же прочее от лукавого. Почему меня не может устроить эта концепция, по-своему цельная и последовательная?

Во-первых, потому, что она полностью исключает идею развития. Вернее, сводит процесс развития к все более глубокому познанию человеком самого себя (или, что тоже, Бога в себе). Но не полагает же Б. С.Братусь, что сам человек, его личность, его отношение к миру и обществу, реализуемое в деятельности, остаются неизменными? Допустим даже, что все, что он делает, он делает ради конечной цели самопознания. Но ведь делает — и его развитие определяется не все более углубленным самоанализом, а все более сложным реальным взаимодействием с реальным миром в процессе деятельности — причем деятельно-

стр 132

стр 130|оглавление|стр 131|стр 132|стр 133|стр 134

этим путем идут лучшие писатели-фантасты, перенося получившуюся модель на другие планеты и в другие галактики, строя воображаемые миры. Это и есть в нашем понимании «универсальная» позиция, от universum — вселенная. Это не анализ дальнейшего, пусть резко отличного, развития того, то было, а анализ того, что могло бы, а при определечнных условиях должно было бы произойти. 

А. Г. Асмолов довольно подробно пишет о понятии ароморфоза у А. Н. Северцова и понятии преадаптаций у Н.И. Вавилова. В развитии биосферы и ноосферы подобных процессов, в принципе не объяснимых на уровне классического детерминизма, сколько угодно. Достаточно привести два примера. Один связан с демографией: известно, что резкое уменьшение доли мужчин в обществе, например, после истребительных войн влечет за собой почти сразу повышение рождаемости мальчиков. Другой приводится в посмертно опубликованной статье Натана Эйдельмана: имеется определенная корреляция между готовностью к принятию новых художественных ценностей, так сказать, квалификацией массового читателя-зрителя-слушателя, и числом высокоталантливых и гениальных писателей и художников (композиторов, исполнителей и т. д.). Пушкины, Лермонтовы, Тютчевы рождаются тогда, когда их ждут и когда их есть кому ждать. Не обязательно здесь искать библейского Господа или гегелевский мировой разум, но во всяком случае можно поставить вопрос — на каком уровне телеологическое объяснение превращается в детерминистское? Где «зачем» превращается в «почему»? А поставить его можно только при условии принципиального отказа от глобального подхода в пользу универсального.

Универсальная в указанном смысле позиция А. Г. Асмолова хорошо сочетается в его концепции личности с бахтинской идеей диалога человека с миром и леонтьев-ской — о тождественности сознания и действительности. Психика человека как часть мира, а не простое его отражение, если угодно, как продолжение предметного, «внешнего» мира в голове каждого из нас. Или, говоря словами о.Павла Флоренского, «признание разума причастным бытию и бытия причастным разумности. А если так, — продолжает Флоренский, — то акт познания есть акт не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный. Познание есть реальное вы-

стр 130

стр 127|оглавление|стр 128|стр 129|стр 130|стр 131

хождение познающего из себя или — что то же — реальное вхождение познаваемого в познающего, — реальное единение познающего и познаваемого... Познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом, и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью... Другими словами, существенное познание, разумеемое как акт познающего субъекта, и существенная истина, разумеемая как познаваемый реальный объект, — обе они — одно и то же реально, хотя и различаются в отвлеченном рассудке» (Столп, и утверждение личности. Т. 1.-М., 1990. С. 73-74).

Интересно: мир как личность у Флоренского — и «я объектен в субъектном мире» у Бахтина!

В сущности, концепция А. Г. Асмолова есть концепция психологии развития ноосферы в его взаимосвязи и взаимообусловленности с развитием биосферы. И личность в его понимании есть тот «узел», в котором сходятся и переплетаются закономерности биогенеза, социогенеза и пер-соногенеза, своего рода единица единого, хотя и многообразного процесса развития ноосферы. Историко-эволюционный подход в психологии личности преобразует ее в психологию ноосферы. Это реализация того «торжества системного подхода», той «новой системы психологического знания», того историко-генетического подхода в психофизиологии и той проблемы, «чтб в обществе строит человека», о которых говорил студентам в 1972 году Алексей Николаевич Леонтьев как об основных чертах «психологии 2000 года». <...> 

1.13.Лев Толстой на фоне научной психологии

(по поводу статьи Б. С. Братуся) 

Статья Бориса Сергеевича Братуся «Научная психология на фоне Льва Толстого» (ПЖ, 1999, том 20, №3) в определенном отношении — пионерская. Гигантская роль Льва Толстого в истории русской культуры и шире — в истории русского общества, казалось бы, очевидна. Но масштаб его личности, энциклопедичность познаний, наконец, редкая целостность мировоззрения и способность к интенсивному саморазвитию, к отказу от того, что не впи-

стр 131

стр 130|оглавление|стр 131|стр 132|стр 133|стр 134

Открываешь работу, написанную Леонтьевым в начале 40-х годов, и не веришь своим глазам. «Дух и материя — это различные формы «единой и неделимой природы»... Сознание и действительность... переходят друг в друга, «бывают тождественными». И, наконец, «действительная противоположность есть противоположность образа и процесса, безразлично, внутреннего или внешнего, а вовсе не противоположность сознания как внутреннего предметному миру как внешнему». (Совершенно не случайно эта работа, «Материалы о сознании», так и осталась неопубликованной, а основанный во многом на ней доклад в ВИЭМе вызвал скандал в Московском горкоме партии и привел к закрытию только что созданной лаборатории Леонтьева и превращению его в безработного). 

Неопубликованными остались и мысли М. М. Бахтина о «большом» и «малом» опыте и о «моем не-алиби» в мире, о принципиальной диалогичности «большого» опыта. «Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире...». 

Вот научно-философская родословная нашего диссертанта. Он реализует в своей диссертации отмеченную Леонтьевым как неосуществленную «тенденцию к превращению психологии в науку о живом человеке, в науку о «самом важном» («то, что художники дают в художественных образах, психология должна дать в системе научных понятий»)». И в то же время его позиция — позиция универсальная, а не глобальная, и в этом ее сила и значение. 

Попытаюсь раскрыть различие этих двух позиций. Любой научный анализ системного развития человечества, будь это развитие общества, общественного сознания, социальной памяти, мышления, языка, предполагает один из двух альтернативных путей. Первый путь: анализ динамики тех образующих системы, которые реально участвуют в процессе развития в данном месте в данное время, экстраполяция того, что зафиксировано как движущие силы уже происходившего развития. Это позиция глобальная, по существу, «земная». Но возможна и другая точка зрения, когда мы анализируем модель взаимодействия образующих, каждая из которых может и не быть представлена в нашем «земном» опыте, когда мы включаем в анализ и те образующие, которые могли бы детерминировать развивающуюся систему в другом месте и в другое время. Именно

стр 129

стр 127|оглавление|стр 128|стр 129|стр 130|стр 131